Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль
– Не могу порадовать этим, – сказал, присаживаясь, Василий Михайлович, – но, думаю, убийца от нас не уйдёт.
– Я надеюсь на это, но что тогда привело вас сюда?
– Я же сказал вновь открывшиеся обстоятельства.
– Извините. Но я не понимаю вас. О каких обстоятельствах вы говорите?
– О событиях, происшедших три года тому.
– Три года? – Удивилась Мария, – и они имеют отношение к смерти Дорофея?
– Не знаю, но возможно.
– Я не вполне вас понимаю.
– Три года тому вы выпили яд.
– Ах, вы об этом? Я позабыла о том недоразумении.
– Вы считаете тот случай недоразумением?
– Не знаю, я по случайности выпила половину стакана.
– Вы никогда не думали, кому мог быть предназначен?
– Мне казалось, случайность.
– Едва не приведшая к трагедии. – Дополнил Марию Василий Михайлович.
– Возможно, – пожала плечами нынешняя хозяйка трактира, – но не произошло же?
– Вот именно, – Орлов пристально смотрел на женщину, которая ответила таким же пристальным взглядом.
Мария не смутилась, и её взгляде можно было считать определённым вызовом.
– Мария Ивановна, скажите, а вы не задумывались о том, что в ту минуту кому—то была выгодна, – штабс—капитан запнулся, – смерть Дорофея Дормидонтыча?
– Нет.
– А все—таки?
– Дорофей не имеет родственником и поэтому нажитое им и трактир отошёл бы в казну. Я не вижу от этого выгоды кому—то?
– Простите за вмешательство в вашу жизнь, но тогда никто не претендовал на ваше сердце?
Мария покраснела, но не отвела в сторону взгляд, невзирая на пристальный взор Орлова.
– Не смейте больше так говорить, – женщина выдавила из себя со злостью, – это у вас в городе… – она запнулась, – не смейте.
– Хорошо, а господин Ильешов когда—нибудь высказывал подозрения в отношении вашего отравления?
– Никогда, – на глазах Марии появились слезы, – когда он хотел что—либо скрыть, то легко мог это делать.
– Не знаю, – покачала головой Мария и ещё раз сказала, – не знаю.
– Хорошо, хотя и прошло три года. Но вы помните обстоятельства своего отравления?
– Мне захотелось воды, а на столе стоял графин и налитый стакан, вот я из него и выпила.
– Стакан? И вас не беспокоило все годы?
– Дорофей сказал, что он налил воды и бросил в него лекарство, которое не успел выпить, его отвлекли по делам. Вот и получилось так?
– Дорофей Дормидонтыч, как вы сказали, больше не упоминал о прискорбном событии?
– Ни разу.
– Мария Ивановна, скажите, кто из нынешних работников остались в трактире со дня того случая.
– Пожалуй, Степан, – первым назвала хозяйка трактира Иволгина, – его вы знаете, Мишка, сейчас ему пятнадцать, а тогда вообще он был мал, пожалуй, и все.
– Благодарю.
– Я хотела бы помочь вам в поимке убийцы, но, великому прискорбию, не знаю чем.
– Пожалуй, достаточно и того, что вы вспомнили.
– Я рада, что могу, хотя бы чем—то вам помочь.
– Благодарю, что вы пояснили некоторые неясности, ведь следствие иногда нуждается даже в самых мелких, казалось бы, несущественных, деталях, но они порой преподносят такие неожиданные повороты, что преступник не может уйти от наказания.
– Я рада, что мои воспоминания, вам хотя бы чуть—чуть помогли.
– Помогли, – Василий Михайлович поднялся с кресла, – разрешите откланяться.
– Да, – тихо произнесла Мария и вновь покраснела. Ей нравился штабс—капитан напористостью и уверенностью, которые, буквально, на её взгляд, проскальзывали в каждом движении.
– Если что—либо вспомните, то, надеюсь, узнать первым, ибо повторюсь, но самое несущественное, может повлиять на дальнейший розыск.
Через три четверти часа штабс—капитан сидел перед Иваном Дмитриевичем и докладывал о двух состоявшихся разговорах – с доктором Мазуркевичем и хозяйкой трактира Марией Ильешовой.
– Вы считаете, что и тот, и другая рассказали истинную правду? – В голосе Путилина слышались какие—то недоверчивые нотки.
– Иван Дмитриевич, – Василий Михайлович уверенно смотрел в глаза начальнику сыскной полиции. – Я – не наивный юноша, но, поверьте, чтобы сыграть роли надо быть гениальными актёром и актрисой. И вы же сами говорили, что надо доверять своим чувствам. Вот поэтому я и могу сказать, что опрашиваемые сказали правду. Может быть. Ведь столько времени прошло, что—то позабылось. Но я верю в показания обоих.
– Василий Михайлович, я не хочу умолить ваших достоинств, но вы сами должны отвечать за розыск, производимый вами, ведь зачастую от них зависит дальнейшие наши шаги?
– Иван Дмитриевич, отдаю отчёт сказанному мной. Я заинтересован не менее других в поимке убийцы.
– Не сомневаюсь. Что вы намерены предпринять далее?
– Мне представляется необходимым проверить Степана Иволгина. Очень уж подозрительная личность, хотя не вижу его выгоды в данном деле.
– Мария? – Путилин сощурил глаза.
– Нет и нет, – Василий Михайлович махнул рукой, – не могу поверить, что Ильешова такая гениальная актриса.
– Все—таки.
– Не знаю, но моё предчувствие подсказывает, что ниточка с Иволгиным ведёт не в нужном направлении. Но я хочу проверить и её.
– Хорошо, – произнёс Путилин. – Проверяйте, но предупреждаю, Василий Михайлович, более одного дня дать не могу, – Иван Дмитриевич развёл руками.
– Я справлюсь.
– Не буду скрывать, что с нетерпением жду вашего доклада.
Штабс—капитан поднялся и пошёл к выходу. У него не было определённого решения, как проверить Степана Иволгина и пятнадцатилетнего Мишку, но Василий Михайлович был уверен, что справится с полученным заданием начальника сыскной полиции. В бытность в армейской службе приходилось не только шашкой размахивать, но и думать головой. Ведь иногда от удачного манёвра зависел исход боя, в котором принимало участие его подразделение. Это, кажется, что дай команду вперёд и с ружьями наперевес или шашками наголо имеется возможность сокрушить врага единым натиском. Ан нет, прежде чем что—то сделать, надо подумать, ведь офицер – это не просто военное звание, а и ответственность, прежде всего, перед Государем и Отечеством, чтобы и выполнить намеченное, не потеряв подчиненных, и не посрамить себя и солдат трусостью.
Мысли тревожили, но хотелось не атаки в лоб, а обходным манёвром узнать необходимое. Иволгин – личность, вполне подходящая для совершения кровавых убийств на Курляндской, но подгонять имеющегося человека под преступление, не в характере Орлова. Сперва надо узнать, взвесить, что перетягивает улики, следы, доказательства или простое предчувствие, прислушаться к себе. А уж потом обвинять человека. Ну и какие дела, если кажется Степан подозрительным? Мало ли таких людей, живущих скучно и однообразно, и ни сном, ни духом не подозревающих, что их подозревают в самых страшных преступлениях.
Глава двадцать пятая. Хождение за нужным человеком
Тимофей Синельников так и не обратил внимания на человека, с которым столкнулся нос к носу, на пересечении Мытнинского переулка и Зверинской улицы. Малый в кургузом пальтишке с потёртым воротником не успел юркнуть под арку, его заданием было следить за барственного вида господином с тростью в руке, а он так зазевался. Достанется теперь от Ивана Иваныча.
Синельников же двинулся неспешным шагом к Кронверскому, словно вышел на прогулку. Он и внимания никакого не обратил на оборванца, который едва задел его плечом. Сегодня Тимофей благодушествовал с утра, пришло известие, что маленькая усадьба, о которой он мечтал с детства, наконец, станет его. Денег хватало не только на приобретение, но и на безбедную жизнь. Синельников имел запросы от жизни небольшие, вином не злоупотреблял, в карты не играл. А обходил заведения стороной. Что скопленные деньги получены не праведным путём? Так кому, какое дело? В прежние времена многие родовитые не чурались ходить с топором на большую дорогу, а нынче тем паче, что каждому должно прийти по заслугам. Вот те дураки, что кровавили руки вместе с ним, так, по всей видимости, на каторге или в тюрьме гниют. Надо голову иметь на плечах, а не рот, в который заливают без меры всякой гадости. Тимофея передёрнуло от воспоминания о запахе сивухи. Как ее пьют, да ещё так, что она доводит людей до мест, где кандалы вместо украшений. Синельников не без удовольствия скосил взгляд на перстень и почувствовал приятное тепло золотой булавки на галстухе. Он провёл рукой по дорогому пальто. Скоро он уедет и никто его не найдёт, до конца жизни скопленных денег хватит. За мыслями Тимофей не видел, как позади, в саженях десяти за ним следует тот толкнувший его малый. За последние месяцы Синельников позабыл страх и жил в предчувствии скорого отъезда. И теперь он шел в трактир, находящийся не так уж близко, но зато там отменно готовили и ради этого Тимофей тратил полчаса времени. Он никогда не брал извозчика и считал, что пятиалтынный никогда не бывает лишним. Кто знает, как все повернётся. Грешный человек предполагает, а Господь располагает. Народ зря придумывать пословицы не будет.
